эх и я выложу одно из творчеств
это мой Кешка  точнее его портрет

Создается впечатление, что ты его сьела 

Стоять и смотреть в окно.
Слушать тишину.
Часами ходить туда-сюда.
Но мне уже все равно.
Морально я умер давно.
Мое тело с мозгом равно моему телу без мозга.
Я напрягаю глаза. Столь пристальный взгляд. В полумраке продолжаю невидеть и ненавидеть себя.
Протяжные, длинные стоны.
Их вокруг миллионы. Вокруг их миллионы.
Продолжаю стоять.
Жду конца.

Василий Иванович был хорошим отцом. Но вне домашнего очага он, почему-то, это всячески скрывал, и, наоборот, хотел показаться независимым мужчиной, который все еще на что-то способен. А он был способен. Василий Иванович был один из тех многих мужчин, которые косят взгляды на молодых девушек. Но косятся совсем не на лицо, а куда-то пониже спины. А так же не упускают возможность при случае заглянуть под коротенькую юбку. При жене, конечно же, Василий Иванович себе этого не позволял, но когда выпьет лишнюю кружку пива, или рюмку вина, он обычно себя не сдерживает и позволяет себе совсем нескромные вольности.
Алла Борисовна была хорошей матерью. Единственный недостаток, который она сама и не пыталась скрывать от кого-либо - это чрезмерная любовь к совсем не женским занятиям. Так, например, она позволяла себе употребить крепкое выражение по отношению к любому человеку, даже доброму и безобидному. Она не раз дома посыла своего, уже давно не любимого, мужа туда, где она иногда хотела бы видеть всех, и туда, дорогу, куда сама она напрочь не хотела забывать. Только вот Василий Иванович об этом не знал. Алла Борисовна была женщиной, для которой не было моральных преград.
Иван Васильевич. Паренек 18 лет отроду.  В последнее время ему все чаще казалось, что родился он отнюдь не из-за любви между его родителями. А натуры своих родителей он разгадал еще когда ему было 15 лет. Тогда, когда его отец - Василий Иванович - на свадьбе дочери друга семьи, напился и при всех начал приставать к подружке невесты. Он задирал ей платье, изо всех сил пытался поцеловать ее, кроме того зачем-то после того как его успокоили, помочился на цветок, стоявший в углу церемониального зала.
Иван понял, кто такая его мать, когда два с половиной года назад он увидел ее выпивающей возле подъезда водку прямо из горла. И после того, как он попросил мать пойти домой, она сказала ему: "Сам вали домой! Кто ты такой, чтобы приказывать матери! Щенок, *ля!".
У Ивана Васильевича был только один друг. Но для которого слово "дружба", было всего лишь одним из слов, которые иногда встречаются в разнообразных чатах Интернета. Стоит отметить, что этот друг забыл бы Ивана, если бы тот периодически не напоминал о себе.
У Ивана Васильевича не было девушки. Кажется для них он был слишком посредственным, незадачливым и простым пареньком, на которых обычно не обращают внимания уважающие и любящие себя девушки.
Практически целый день Иван не вылазил из-за своего компьютера. Тут для него начиналась и заканчивалась жизнь. Музыка, фильмы, книги, иногда общение - все было в компьютере. Общения, пусть даже неживого – через сеть - ему, может быть, и не хватало, но, в любом случае, ничего поделать с этим он не мог. Так как единственно за чем пристально следила Алла Борисовна - это счета на оплату телефона. И когда Иван превышал "свой вонючий лемит нахрен!", ему приходилось делать вид, что это получилось случайно. А это ему не нравилось. Да и давать повод своей матери лишний раз употребить слово "задница" тоже не хотелось.

Воскресенье. Примерно час дня. На улице солнце.
- Через час у нас будут гости. - резко открыв дверь в комнату к Ивану Васильевичу, сказала Алла Борисовна.
Иван сидел перед компьютером. И при словах матери неохотно повернул голову в ее сторону. На секунду в его голове пронеслась забавнейшая, по его мнению, мысль: "а может сказать ей: "Дверь закрой, больная!"... Хах. Это было бы круто".
- Оглох? - после паузы сказала Алла Борисовна.
- Какие гости? - "очнулся" Иван.
- Тетя Люба и ее дочь... как там ее...
Тетя Люба была давней знакомой Аллы Борисовны. С ней они еще учились в школе. Вместе прогуливали уроки физкультуры, математики, русской литературы, музыки, беларуского языка, черчения и многих других. Они очень не любили учиться. Вместе пили пиво и пьяными обзывали разными нехорошими словами прохожих. Вместе плевали в подъездах на стены. Вместе пытались раздеть парня, который после двухсотпятидесяти граммов самогона уже не мог понять, что происходит…
Дочери Любы было 17 лет. Все эти 17 лет ее мать пыталась доказать научным путем, что "все мужики сволочи", а «ты такая красавица, ну просто лучше всех!". Но почему-то ее дочь не была той девушкой, которая целовалась на первом свидании. Не была той, которая не будет мыть посуду, потому что "у меня ногти". Дочь Любы была не такой как мать. Она предпочитала молчать, чем говорить пустые слова. Однако за все это время она успела сменить трех мальчишек...
- Зачем? - не понимал Иван.
- На час заедут, не сцы. Проездом откуда-то там... хрен их знает... Эй, а...
Последние слова она уже говорила где-то за дверью Василию Ивановичу, который только что зашел в квартиру, вернувшись с пакетом в руках. Судя по всему, по дороге домой, Василий Иванович видел какую-нибудь девушку в облегающих белых штанах, или юбке с большим разрезом, потому что лицо этого человека поистине сияло от радости.
- ...а ты водки купил? - спрашивала у мужа Алла Борисовна.
- Да-да. купил еще и не только водки, а колбасы, масла, батона, хлеба, пельменей - это на завтра мне будет, и... и... селедки.
- Вот придурок... - выругалась в его сторону жена. - Я у тебя спросила только про водку!
Василий Иванович за долгое время супружества привык к такому обращению к себе, и поэтому не обращал на такой лексикон жены никакого внимания.
- Так-так, Люба с дочкой. Дочка с Любой к нам приедут, да-да-да... Это очень хорошо! Очень!  - сам себе радовался Василий Иванович.
- Дебил! Что тут можно сказать... Смотри, говнюк, если напьешься и будешь вести себя как кабан вонючий, убью нахрен гниду. - грозила Алла Борисовна.
Но Василию Ивановичу уже было все равно. Он начал накрывать стол. Разного рода вкусности и невкусности он складывал чуть ли не в кучу на небольшом столике, в углу кухни. Водку, не открывая, поставил в центре, возле неочищенной свежевыловленной в бочке «Рыба» селедки.

- Так, все садимся. Быстро. Вася! Люба, ты сюда, дочь возле себя сади, да. Поближе там. Так, где Ваня?! Вася! Ваня! Мать вашу!
- Алла, ты не спеши, мы успеем всегда, ты же меня знаешь.
- Да, Люба, тебя я знаю не только как занозу в заднице, но и как самую медленную жопу в городе. Так что быстро!.. Не помнишь что ли как мы тогда с тобой... - Алла Борисовна не договорила. Она пошла за сыном в комнату. - Чего ты тут сидишь! Я те щас! Быстро пошел на кухню!
Иван Васильевич тихо вышел из свой комнаты, и пошел вслед за матерью. Ему не хотелось ни есть, ни пить, тем более что отец не купил ему напитка, так как он просил. Да еще к тому же эта... дочь тети Любы. Она как нельзя кстати! О-да. Ивану хотелось только спрятаться куда-нибудь. Он знал, что та хоть и младше его на год, но жизнь попробовала на вкус гораздо больше его. Он чувствовал себя перед ней каким-то ребенком, салагой, который хоть и старше, но с мировоззрением первоклассника. Кроме того, эта дочь была совсем не дурна собой. Можно даже говорить, что она красива. Поэтому Иван никак не мог чувствовать свое превосходство над ней.
- Здрасте. - сказал Иван Васильевич, зайдя на кухню. Он не поднимал глаз выше уровня накрытого стола. Да и разглядывать гостей ему не хотелось. В отличие от них самих.
Гости как раз таки в упор прямо таки съедали взглядом Ивана Васильевича, загоняя тем самым его в краску.
- Это Иван. Люба, ты помнишь моего сына? - хвасталась Алла Борисовна.
- Нет, е-мае, знаешь, не помню! Ага! – с иронией отозвалась Люба и повернулась к дочери. - Дочь, ты помнишь Ивана?..
Иван поднял глаза на дочь тети Любы и увидел немного не то, что ожидал увидеть. "Какая-то она... заезженная. - думал Иван - Хотя... все равно красивее некоторых. А выглядит уже старше меня!". Иван Васильевич прошел к столу и сел между матерью и отцом.
- Немного. - засмущалась дочь Любы.
- Ну вот и хорошо. - дождалась ответа Алла Борисовна. - Вася, наливай давай. Чего сел... Постой, а что это за селедка такая?.. Ты что, не чистил ее?! Ты охренел или как?! На кой на столе не чищеная селедка?! Сырая! Она вон еще дрыгается! Да ты... Я б тебе щас... как...
- Дак а она что, не съедобная хочешь сказать? - невозмутимо спрашивал Василий Иванович, с удивлением разглядывая селедку. - Действительно. Шевелится. Посмотрите-ка!
- Ой дурак... Выкини ее в раковину. Быстро! Давай уже, калека ты... - с явным отвращением к мужу говорила Алла Борисовна. - Вот видишь, Люба, какая у меня трудная доля. Да... Не дай бог каждому... как в кино говорилось.
Люба была бы не против еще разок для усвоения повторить, что все мужики сволочи, но посчитала, что как-то неудобно в такой обстановке... Поэтому только посмеивалась с незадачливости и неряшливости мужа своей подруги. А дочь ее тем временем с трудом сдерживалась от того, чтобы не зароготать как лошадь. Обычно, когда она наедине со своим парнем, она так и делает, но не в коем случае не в гостях.

Все сидели за столом. Разговаривали только взрослые. Темы этих светских бесед были далеки от высших основ бытия человечества, но это нисколько не смущало собеседников. Бутылка водки как-то быстро кончилась, что само по себе вызывало удивление у Любы. Наверное, потому что ей, каким-то образом, перепало выпить только одну рюмку, хотя она рассчитывала как минимум на две. Взглядом она пилила Василия Ивановича, который успел махнуть три рюмки. Правда третью не дала допить его жена. Алла Борисовна посчитала, что с его хватит, и поэтому перелила водку себе в рюмку. Но Василий Иванович не обижался. Его взгляд уже не первую минуту косился в сторону дочери Любы. Ее легкая голубая блузка была застегнута не на все пуговицы. И Василию Ивановичу не терпелось застать тот момент, когда гостья немного наклонится к столу, чтобы он смог разглядеть все, что так красиво "скрыто".
Иван сидел тихо. И не то, что ничего не говорил, но даже практически не двигался. Мать и отец его порядком поджали и не давали даже толком поднести вилку ко рту. К тому же мать захмелела и начала вертеться на месте больше обычного. Ивану хотелось вернуться в свою комнату и сесть обратно в компьютер. Ему казалось, что всякого рода посиделки на кухне в компании с бутылкой водки - это все настолько тупо, что не поддавалось осмыслению. Нет, он не против гостей, но зачем делать из их прихода какую-то кашу. Иван чувствовал себя лишним. Это чувство периодически появлялось на его жизненном пути. Но он никогда не отчаивался. Быть может потому что привык , а может потому что считал, что это нормально, когда живешь в отчуждении и никто даже не пытается прервать этот процесс. Когда ты никому не нужен. Когда знакомые вспоминают о тебе при необходимости. Когда на тебя смотрят только девчонки, которые носят очки с сантиметровыми линзами, и небрежно натянутыми на свои, почему-то неровные, выпуклости серые свитера и длинные юбки. Когда ты роняешь кипу бумаг, но никто из прохожих не собирается помогать собрать все. Иван был из тех, кто ничего не отвечает на оскорбление в свой адрес. И когда в седьмом классе какой-то старшеклассник просто так, проходя мимо, плюнул ему в лицо, Иван утерся и молча пошел в кабинет. Ему не важно как к нему относятся... Ему просто нужна любовь в любом ее проявлении. Любовь спасает. Пускай даже не на всю, но хотя бы на какой-то промежуток. Кроме того, она дарит уверенность в себе, веру в себя, которой так не хватало Ивану. Кажется, он это полностью осознавал, все таки ему 18, а не 8. Но предпринимать попытки к достижению, поиску этой любви он не мог. Он не мог позволить себе искать счастье, потому что не умел этого делать. Оставалось только дождаться того, кто умел это делать – искать и найти, и того, кто взглянул бы в сторону Ивана.

Иван Васильевич не мог дождаться, когда же наконец закончится эта посиделка. Дочь Любы он разглядел столько, сколько хотелось. Она для него не была дочерью Любы. Для Ивана она была девушкой, у которой было много парней, судя по ее выражению лица, и девушкой, с огромным опытом отношения с противоположным полом за плечами. Она ведь не смотрела на Ивана как на парня. Он это понимал.
"Ай, короче, хрен на нее. - Мысленно утверждался Иван Васильевич. - В любом случае, если бы даже она была невинна как майская роза, ха-ха... ну и сравнение... я же вроде не пил... Так вот, все равно бы я не сказал ей ничего.  Кто я такой? А кто она?! Хэх, сравнил... Могу поспорить, подстилка еще та! Хотя... может быть и нет... Да уж... Любовь-морковь. Говно! Лучше буду... покемонов коллекцианировать!.. Или как там..."
- Вася, Алла! Все было замечательно, но нам надо ехать дальше. – говорила Люба. – Сейчас пойдем на автобус…
- Что, уже?! – прервала Алла Борисовна.
- Ты же сама понимаешь, что мы не можем задерживаться. С этими словами Люба встала из-за стола, распрямила плечи. В районе спины у нее что-то хрустнуло, но судя по всему, это не было удивительным для ее, поэтому она начала дергать свою дочь:
- Давай, доченька, вставай, поедем уже…
- Поехали, ага.
- Ну, раз вы больше ничего не хотите… - начал Василий Иванович. – то мы доедим все сами. Да-а-а… Жена! Неси еще что там у тебя…
- По храпе захотел?! – с презрением угрожала Алла Борисовна.
В прихожей Люба и дочь одевались как-то медленно. Алла Борисовна с мужем стояли рядом. Причем казалось, что Василий Иванович не может стоять ровно сам. Наверное, потому он одну руку закинул на плечо жены, а другой упирался в дверную раму комнаты Ивана.
Иван Васильевич стоял на входе в кухню и ждал того момента, когда уже тетя Люба натянет свой черный сапог на свою далеко не худую ногу. Это выглядело довольно забавно: небольшая порция водки все же постучалась в голову Любы, ее немного шатало. И когда она нагибалась, чтобы натянуть сапог, она не могла удержаться, и своим мягким местом откидывалась на входную дверь квартиры.
Дочь Любы так же неспешно одевалась. Она спокойно накинула на плечи тонкую черную куртку, и собиралась по примеру матери обуваться.
Василий Иванович не мог пропустить того момента, когда дочь Любы нагнется надеть свои туфли. Для него это было что-то вроде победы. Он наконец-то увидит всю прелесть гостьи. И когда дочь Любы все таки нагнулась, чтобы одеть туфли, Василий Иванович так раскрыл глаза и рот, что издал некий непонятный звук, похожий на то как будто ему не хватало кислорода и он как рыба глотал воздух. Это заметили все, кроме дочери Любы.
Сама Люба посмотрела на Василия Ивановича как на кровного врага. Она не хотела его убивать, но для себя поняла, что при возможности оторвет ему то, чем он думает. Люба видела в своей дочери ангела, хотя этот ангел не был таким уж светлым.
Алла Борисовна, похоже, привыкшая к подобным выходкам мужа, даже не посмотрела в его сторону. Ей была интересна только реакция своей подруги. Впрочем, Алла не видела преграды для того, чтобы не пройтись по мужу кулаком после ухода гостей.
Иван Васильевич же, не желая наблюдать за этой выходкой отца и тем, что будет после ее, просто зашел за угол. Для него, как, впрочем, и для его матери, и уж тем более отца, это бескультурье не казалось чем-то страшным. Но все равно, чувство стыда, причем стыда за себя, присутствовало в нем. Для семьи Ивана подобные нелепые ситуации не были нонсенсом.

Вечер. Василий Иванович с довольным видом валялся на диване и делал вид, что смотрит телевизор, хотя на самом деле его голова была занята мыслью о том, что довелось ему сегодня увидеть.
Алла Борисовна сидела на кухне и доедала остатки еды после гостей. Единственное, чего ей сейчас не хватало – это бутылки вина.
Иван Васильевич сидел в своей комнате. Компьютер был включен, но голова парня была отвернута к окну, а не монитору. Взгляд был направлен на растущие во дворе деревья. Деревьев Иван не видел. Его мысли были полностью погружены в рассуждения. Он думал о себе, о своей жизни. Не часто Ивана Васильевича посещали такие мысли. Но когда посещали, ему не хотелось ничего. Приходило осознание того, что все, что он не делает – все напрасно. А сегодняшний приезд гостей – это как толчок к тому, чтобы убедиться в своей никчемности.
«Имя же еще такое дали… - Иван! – размышлял Иван Васильевич. – Могу поспорить, что даже и не думали, чтобы выбрать что-то поприличнее. Иван так Иван… подумаешь. Им то что… Ненавижу их всех. Поприезжают еще всякие… придурки! Ай… Все равно, что изменится? Моя жизнь? Нет. Как был паршивой собакой, так и останусь. Нужен мне кто-то… Ха! Был бы нужен, то… нашла бы меня. А говорят еще, что любовь движет миром, движет людьми… движет. Да, она движет. Но только всяких там… нормальных людей, а на неудачников даже не заглядывается. Правильно, кому нужен такой как я. Ничего не могу сделать нормально. Поговорить с человеком и то проблема. Так что любовь эта… пошла она! Нет так нет. Я искать ничего не собираюсь.»
Иван Васильевич повернулся к монитору. Несколько раз покликал мышкой. На экране появилась картинка. Скорее всего, это было скачанное с какого-то сайта фото, понравившейся ему девушки…
«Да если даже счастье не приходит не только ко мне, - после паузы продолжал Иван. – то все равно, шансы, что оно придет к такой как эта, пусть даже она одинока сейчас, выше, чем мои шансы… Да что тут сравнивать. Девушкам куда легче. Они могут ждать своего принца на белом коне хоть всю жизнь. И будут ведь ждать, будут надеяться. А мне что делать?! Тоже ждать?! Нет конечно… всем кажется, что парень должен проявлять инициативу, а я не такой. И не буду таким… Когда не можешь дождаться своего счастья, когда оно все не приходит, то просто теряешь веру в себя. Это ужасно. На самом деле, кто ты такой? Оказывается, никто… И пока кто-то летает от этого тупого счастья… любви, там в облаках, я тут сижу и… Как это все надоело…»

На улице было темно и тихо. Иван Васильевич, так и не выходя из комнаты, лег спать… Для него еще один день его жизни был закончен. Завтра, как он сам был убежден, его ждал такой же пустой день. Та же квартира, та же школа, те же родители, те же мысли.
Иван Васильевич уснул.
Алла Борисовна, будучи хорошей матерью, сидела на кухне, слушала радио и читала на последней странице какой-то газеты анекдоты. Радио играло довольно громко для ночного времени суток, и, возможно, могло мешать кому-то. Но, так как Алла Борисовна была хорошей матерью, ей было плевать на мнение других.
Василий Иванович уже был в своей постели. Лежа на спине, он как-то странно улыбался. Наверное, перед его глазами все еще виднелась картина, которую он лицезрел сегодня днем, и которую он никогда не прочь рассмотреть еще раз. Но что его еще больше радовало, так это то, что завтра на его участок должны были привести практикантов, а главное практиканток.

Свернутое в маленький круг тело котенка лежало на земле уже третий день. Никто не хотел убирать его. Дворник Петрович считал, что полученное им сорок один год назад высшее образование, просто не позволяет ему делать опускаться до такого. А «простопрохожим» было так же попросту насрать как и пройти мимо. Тело котенка гнило. Его наполняли личинки мух. Они шевелились под его кожей. Жара и солнце не давали покоя умершему котенку, у которого не было клички.
Мальчик Дима ходил в районе пяти метров от трупа животного и делал вид, что не замечает его. Но при возможности посматривал в сторону котенка. Дима рос в хорошей семье. Его родители, и не только, отзывались о нем как о тихом, скромном, добром мальчишке, который любит своих родных и здоровается при встрече с соседями.
Мальчик ждал, пока никого из прохожих не будет рядом. Дождавшись этого момента, он подбежал к телу котенка. Посмотрев, не отводя взгляда, около тридцати секунд, и поразмыслив, Дима резко согнулся и подобрал голыми руками тело. С останков котенка посыпались личинки, а мухи, мирно бегавшие по черной грязной шерсти, взмыли в воздух, и роем начали кружится около рук мальчика.
Дима бегом понесся к себе домой. Пытаясь скрыть под летней маячкой труп, он пробежал через двор, и подошел к своему подъезду... Войдя в квартиру, он быстро кинулся к себе в комнату. В квартире кроме него никого не было. Он кинул тело котенка на свой стол, который предназначен для делания домашнего задания. Дима метнулся на кухню и прибежал в комнату с большим разделочным ножом для мяса. Глаза мальчика налились кровью. И с размаху он всадил в живот котенка лезвие ножа. Круговыми движениями он пытался отделить кожу от мяса. Личинки и протухшая кровь расплылись на всем столе, на полу, на тетрадках. Руки мальчика сделались темно красного цвета. Личинки расползались по столу и падали на пол. Но это не смущало Диму. Он был где-то далеко от сюда. Он был в своем мире. Мире торжествующего беспамятства и нерациональной агрессии ко всему живому и движущемуся.
Рот мальчика Димы был распахнут. С высунувшегося языка капали слюни. Капали прямиком на вскрытое тело котенка. Мальчик легко разломал мешающие ему ребра котенка, и начал капаться во внутренностях. Вытащил и кинул на стол что-то похожее на небольшой надувной шарик, похоже это желудок. Вот черная печень, пропитанная личинками мух. Какие-то кишки выскользнули из рук мальчика и упали на пол. Сердце просто валялось внутри котенка как ненужный орган. Такое маленькое и cморщенное, облепленное немного подсохшей кровью вперемешку с желтыми личинками.
Дима оскалился как зверь. Ему было мало. Он хотел взять и запихнуть тело котенка себе в рот. Но понимал, что оно большое. Да и рановато для него это еще. В следующий раз обязательно. Но просто так выкидывать тело он не будет.
Мальчик схватил окровавленное и распотрошенное тело в руки. С ненавистью волка посмотрел на него со всех сторон. И неожиданно начал как намыленной мочалкой тереть им свое лицо, волосы, шею, плечи. Он старался выжать из котенка последнюю кровь. Ее остатки капали ему на лицо. Туда же падали и личинки. Светлая маячка, купленная Диме на именины, пропиталась кровью от плеч до живота.
Мальчик сжал тело котенка так, что оно превратилось в бесформенную массу. Зверский взгляд Димы просил еще крови, еще силы, еще больше ненависти! Но больше ничего не получалось выжать из котенка. Вся кровь, все личинки мух были на мальчике, на столе и на полу. Дима пристально взглянул на кусок мяса в своих руках и с силой кинул его на пол. Все. На сегодня все...
Мальчик Дима выкинул тело котенка из балкона. В комнату принес ведро с водой, стиральный порошок, моющее средство и спирт. Не издавая не единого звука, с холодным взглядом он убирался в комнате. Как ни странно, удалось оттереть почти все заметные пятна крови. Личинок, вроде бы, не было видно. Осколки костей, собранные вокруг стола, полетели вслед за котенком. Маячка выброшена в мусоропровод, как и использованная банка моющего средства.
Дима принимал душ. Смывая высохшую на теле кровь котенка, он мечтал о том, чтобы через неделю поехать с мамой в деревню к бабушке. Безобидная и наивная детская мечта...