Гости как раз таки в упор прямо таки съедали взглядом Ивана Васильевича, загоняя тем самым его в краску.
- Это Иван. Люба, ты помнишь моего сына? - хвасталась Алла Борисовна.
- Нет, е-мае, знаешь, не помню! Ага! – с иронией отозвалась Люба и повернулась к дочери. - Дочь, ты помнишь Ивана?..
Иван поднял глаза на дочь тети Любы и увидел немного не то, что ожидал увидеть. "Какая-то она... заезженная. - думал Иван - Хотя... все равно красивее некоторых. А выглядит уже старше меня!". Иван Васильевич прошел к столу и сел между матерью и отцом.
- Немного. - засмущалась дочь Любы.
- Ну вот и хорошо. - дождалась ответа Алла Борисовна. - Вася, наливай давай. Чего сел... Постой, а что это за селедка такая?.. Ты что, не чистил ее?! Ты охренел или как?! На кой на столе не чищеная селедка?! Сырая! Она вон еще дрыгается! Да ты... Я б тебе щас... как...
- Дак а она что, не съедобная хочешь сказать? - невозмутимо спрашивал Василий Иванович, с удивлением разглядывая селедку. - Действительно. Шевелится. Посмотрите-ка!
- Ой дурак... Выкини ее в раковину. Быстро! Давай уже, калека ты... - с явным отвращением к мужу говорила Алла Борисовна. - Вот видишь, Люба, какая у меня трудная доля. Да... Не дай бог каждому... как в кино говорилось.
Люба была бы не против еще разок для усвоения повторить, что все мужики сволочи, но посчитала, что как-то неудобно в такой обстановке... Поэтому только посмеивалась с незадачливости и неряшливости мужа своей подруги. А дочь ее тем временем с трудом сдерживалась от того, чтобы не зароготать как лошадь. Обычно, когда она наедине со своим парнем, она так и делает, но не в коем случае не в гостях.
Все сидели за столом. Разговаривали только взрослые. Темы этих светских бесед были далеки от высших основ бытия человечества, но это нисколько не смущало собеседников. Бутылка водки как-то быстро кончилась, что само по себе вызывало удивление у Любы. Наверное, потому что ей, каким-то образом, перепало выпить только одну рюмку, хотя она рассчитывала как минимум на две. Взглядом она пилила Василия Ивановича, который успел махнуть три рюмки. Правда третью не дала допить его жена. Алла Борисовна посчитала, что с его хватит, и поэтому перелила водку себе в рюмку. Но Василий Иванович не обижался. Его взгляд уже не первую минуту косился в сторону дочери Любы. Ее легкая голубая блузка была застегнута не на все пуговицы. И Василию Ивановичу не терпелось застать тот момент, когда гостья немного наклонится к столу, чтобы он смог разглядеть все, что так красиво "скрыто".
Иван сидел тихо. И не то, что ничего не говорил, но даже практически не двигался. Мать и отец его порядком поджали и не давали даже толком поднести вилку ко рту. К тому же мать захмелела и начала вертеться на месте больше обычного. Ивану хотелось вернуться в свою комнату и сесть обратно в компьютер. Ему казалось, что всякого рода посиделки на кухне в компании с бутылкой водки - это все настолько тупо, что не поддавалось осмыслению. Нет, он не против гостей, но зачем делать из их прихода какую-то кашу. Иван чувствовал себя лишним. Это чувство периодически появлялось на его жизненном пути. Но он никогда не отчаивался. Быть может потому что привык , а может потому что считал, что это нормально, когда живешь в отчуждении и никто даже не пытается прервать этот процесс. Когда ты никому не нужен. Когда знакомые вспоминают о тебе при необходимости. Когда на тебя смотрят только девчонки, которые носят очки с сантиметровыми линзами, и небрежно натянутыми на свои, почему-то неровные, выпуклости серые свитера и длинные юбки. Когда ты роняешь кипу бумаг, но никто из прохожих не собирается помогать собрать все. Иван был из тех, кто ничего не отвечает на оскорбление в свой адрес. И когда в седьмом классе какой-то старшеклассник просто так, проходя мимо, плюнул ему в лицо, Иван утерся и молча пошел в кабинет. Ему не важно как к нему относятся... Ему просто нужна любовь в любом ее проявлении. Любовь спасает. Пускай даже не на всю, но хотя бы на какой-то промежуток. Кроме того, она дарит уверенность в себе, веру в себя, которой так не хватало Ивану. Кажется, он это полностью осознавал, все таки ему 18, а не 8. Но предпринимать попытки к достижению, поиску этой любви он не мог. Он не мог позволить себе искать счастье, потому что не умел этого делать. Оставалось только дождаться того, кто умел это делать – искать и найти, и того, кто взглянул бы в сторону Ивана.
Иван Васильевич не мог дождаться, когда же наконец закончится эта посиделка. Дочь Любы он разглядел столько, сколько хотелось. Она для него не была дочерью Любы. Для Ивана она была девушкой, у которой было много парней, судя по ее выражению лица, и девушкой, с огромным опытом отношения с противоположным полом за плечами. Она ведь не смотрела на Ивана как на парня. Он это понимал.
"Ай, короче, хрен на нее. - Мысленно утверждался Иван Васильевич. - В любом случае, если бы даже она была невинна как майская роза, ха-ха... ну и сравнение... я же вроде не пил... Так вот, все равно бы я не сказал ей ничего. Кто я такой? А кто она?! Хэх, сравнил... Могу поспорить, подстилка еще та! Хотя... может быть и нет... Да уж... Любовь-морковь. Говно! Лучше буду... покемонов коллекцианировать!.. Или как там..."
- Вася, Алла! Все было замечательно, но нам надо ехать дальше. – говорила Люба. – Сейчас пойдем на автобус…
- Что, уже?! – прервала Алла Борисовна.
- Ты же сама понимаешь, что мы не можем задерживаться. С этими словами Люба встала из-за стола, распрямила плечи. В районе спины у нее что-то хрустнуло, но судя по всему, это не было удивительным для ее, поэтому она начала дергать свою дочь:
- Давай, доченька, вставай, поедем уже…
- Поехали, ага.
- Ну, раз вы больше ничего не хотите… - начал Василий Иванович. – то мы доедим все сами. Да-а-а… Жена! Неси еще что там у тебя…
- По храпе захотел?! – с презрением угрожала Алла Борисовна.
В прихожей Люба и дочь одевались как-то медленно. Алла Борисовна с мужем стояли рядом. Причем казалось, что Василий Иванович не может стоять ровно сам. Наверное, потому он одну руку закинул на плечо жены, а другой упирался в дверную раму комнаты Ивана.
Иван Васильевич стоял на входе в кухню и ждал того момента, когда уже тетя Люба натянет свой черный сапог на свою далеко не худую ногу. Это выглядело довольно забавно: небольшая порция водки все же постучалась в голову Любы, ее немного шатало. И когда она нагибалась, чтобы натянуть сапог, она не могла удержаться, и своим мягким местом откидывалась на входную дверь квартиры.
Дочь Любы так же неспешно одевалась. Она спокойно накинула на плечи тонкую черную куртку, и собиралась по примеру матери обуваться.
Василий Иванович не мог пропустить того момента, когда дочь Любы нагнется надеть свои туфли. Для него это было что-то вроде победы. Он наконец-то увидит всю прелесть гостьи. И когда дочь Любы все таки нагнулась, чтобы одеть туфли, Василий Иванович так раскрыл глаза и рот, что издал некий непонятный звук, похожий на то как будто ему не хватало кислорода и он как рыба глотал воздух. Это заметили все, кроме дочери Любы.
Сама Люба посмотрела на Василия Ивановича как на кровного врага. Она не хотела его убивать, но для себя поняла, что при возможности оторвет ему то, чем он думает. Люба видела в своей дочери ангела, хотя этот ангел не был таким уж светлым.
Алла Борисовна, похоже, привыкшая к подобным выходкам мужа, даже не посмотрела в его сторону. Ей была интересна только реакция своей подруги. Впрочем, Алла не видела преграды для того, чтобы не пройтись по мужу кулаком после ухода гостей.